Сitycelebrity

  В условия недоразвитости дворового благоустройства и уличного дизайна, основным элементом украшения дворов российских городов стали шинные покрышки.

 Но в каждом городе существуют дворики, где художественные амбиции жителей оказались больше. Например, знаменитый двор на улице Сабанеева во Владивостоке. За несколько лет жительница дома 22 Татьяна Витковская установила более 30 бетонных скульптур. Титанический труд! Причем трудность заключалась не только в трудоемкости творческого процесса, но и в защите своих произведений от критики соседей с другими эстетическими вкусами.

  Вероятно, воплощать в монументы мультяшных героев – не самая лучшая идея. В динамичном мультфильме в телевизоре они, безусловно, хороши, а вот в бетоне, почти в человеческий рост могут показаться монстрами. Хотя, с другой стороны, эти монстры получают какое-то новое социальное звучание.

 Подобный удивительный треш-проект довелось наблюдать мне в Нижнем Новгороде, где группа старичков из страшного коммунального барака, вдохновленных неким Дядей Лёшей, организовали своеобразное тусовое место для молодежи – беседку, с видом на Волгу, украшенную безумными инсталляциями из детских игрушек, милицейских кокард, значков и т.п. – фантастическим миксом символов и смыслов. Мотивацией же к творческому жесту у Дяди Лёши и его команды было банальное желание выпить и закусить, присоседившись к компании.

   Не смотря на невысокий художественный уровень таких проектов, на мой взгляд, они и есть самые интересные факты современного русского искусства в общественном пространстве, потому что в них можно проследить особую культурную традицию, которая в соединении с соответствующим масштабом личности автора может дать поистине уникальный арт-продукт.

 Таким, как, например, росписи в небольшом провинциальном городке Боровске, расписанном Н. Овчинниковым, сделавшим его местом туристического паломничества, прецедентом «русского граффити» и одной из популярных ссылок интернета. Боровск расположен сравнительно недалеко от пресыщенной Москвы, «раскачать» его, возможно, и не такое уж большое дело. Уникальность пути Овчинникова в том, что он был один, без поддержки, более того в серьезной конфронтации с «конкурентами» искусства – властью и религиозными институциями.

 Разговор о бабушкином street-art’е невозможен без упоминания одного из его высших проявлений -  творчества Старика Букашкина из Екатеринбурга. Его метод включения не-художников в созидание иного «общего пространства» на местном культурном материале, привлечение публики к расписыванию помоек, уличным танцам под балалайку и скоморошеству удивительно совпадает с мировым трендом городского искусства, как средства коммуникации и самоорганизации горожан.

 Радует, что «личных» инициатив во дворах провинциальных городов до сих пор достаточно много. Далеко не все они могут «сойти» как искусство. И дело здесь не только в качестве, возможно больше – в позиционировании. Екатеринбургские инициативы Старика Букашкина были позиционированы как шедевры поклонниками уже после его смерти. Овчинникова и Боровск позиционируют пользователи интернета, воспринявшие городские росписи, как «русские граффити» - долгожданный ответ на засилье подражательных рисунков. Но вне зависимости от глубины западания в историю искусств, бабушкин street-art – одно из интереснейших явлений современной русской культуры, искренней, настоящей.